Читаем без скачивания Журнал `Юность`, 1973-3 - журнал Юность

— Что же вы вчера молчали?

— Радиоуправляемые мишени опять барахлят…

— Марат Сергеевич, ну, хорошо, сейчас не стрельбы… Что-то мне ваши мишени внушают опасения…

Ну как на поверку они липой окажутся… — Мишин пошёл было к дверям, но остановился и обернулся. — Да, ещё: солдаты жаловались, что почты долго нет; назначьте кого-нибудь, чтобы после обеда в город съездил…

— Золотов. — Углов увидел, как просительно склонил голову набок Панкратов, и, усмехаясь, добавил — И Панкратов…

— Есть! — громко крикнул Панкратов.

Мишин посмотрел на Углова прищурясь.

— Так, — сказал он и потрогал свои щегольские усики. — Извините, товарищ старший лейтенант, что я вмешиваюсь в ваши решения, но с каких же это пор самовольщикам доверие?

— Да не было такого, товарищ подполковник, — приложив для убедительности руку к груди, сказал Панкратов. — Зря на меня грешите…

— Отставить разговоры! — прикрикнул Углов. — Поедет… Сметанин!

— Я…

— После обеда за почтой…

— Есть!

— Перед уходом зайдите ко мне, — сказал Мишин.

— Есть!

— Напрасно королева целый вечер ждала своего возлюбленного в темном коридоре Лувра, — подмигнул Ананьев Панкратову, когда офицеры вышли.

— Что же ты, — укоризненно сказал Сметанину Золотов, — отказаться не мог… У Панкратова девушка в городе, ему надо бы съездить… Товарищ называется….

— Так назначили…

— Назначили, назначили… Сказал бы, не могу….

— Ну, послали бы кого-нибудь доугого… Разница-то….

— Ясно, — сказал Золотов, повернулся и пошёл.

Сметанин взял его за рукав.

— Что ясно?

— Езжай, чего цепляешься…

Нина Васильевна сидела в библиотеке, не зажигая свет. Она пришла сюда час назад и решила было заняться работой, придуманной ещё осенью: составлением нового библиотечного каталога. Она взяла стопку чистых картонных карточек, положила перед собой… но дело не шло. Тогда она сказала себе, что надо написать письмо маме, но едва вырвала из тетради листок, как писать расхотелось.

Между тем быстро подступили сумерки; и, глядя на ряд темно синеющих окон, она ни с того ни с сего с грустью начала думать о том, что жизнь проходит, что все лучшие дни позади. Нина Васильевна вынула из ящика стола зеркальце, посмотрелась в него. В сумерках морщинки у глаз оказались совсем незаметны, и от этого 'на сердце полегчало.

Ей захотелось оказаться среди веселых и нарядных людей, громко смеяться, танцевать…

Неожиданно кто-то распахнул дверь в библиотеку и зажег верхний свет. Нина Васильевна на мгновение зажмурилась, открыла глаза и увидела Сметанина.

— Здравствуйте, — сказал Сергей. — Извините, говорят, что почту третьего батальона оставили в библиотеке…

— Да, да, — сказала она, быстро пряча зеркальце. — Почта у меня…

Сметанин подошел к барьеру. Нина Васильевна встала и подала ему письма и газеты третьего батальона.

— Народ газеты требует. — Сметанин взял газеты и письма и принялся запихивать в рюкзак. Мельком глянув на Нину Васильевну, Сметанин заметил её новую прическу: высоко поднятые волосы открывали лоб. Это делало её лицо строгим. — У вас здесь тепло… Я на попутке ехал — прохладно….

— Посидите… Погрейтесь…

— Спасибо, — сказал Сметанин, — но мне ещё квартиру подполковника Мишина надо разыскать…

— А старший лейтенант Углов ничего мне не передавал?..

— Нет… Знаете, сейчас на стрельбище много работы…

— Да… Конечно… — сказала она. — Вы книгу какую-нибудь возьмете?

— Плутарх чуть не стал последней книгой в моей жизни, — улыбнулся Сергей.

Ему хотелось напомнить ей, что он уже не просто рядовой Сметанин, а тот самый рядовой Сергей Сметанин. Хвастливым человеком он не был, но ему казалось, что он обязательно должен противопоставить тому, что привлекало его в Нине Васильевне, что-то свое, равное.

— А я вас и не поздравляла. — Нина Васильевна вышла из-за барьера и протянула Сергею руку. — Поздравляю… — Он пожал её теплые пальцы.

— Страшно было? — спросила Нина Васильевна.

— Страшно, — ответил он, как уверенный в себе мужчина, понимающий, что в таком признании нет ничего стыдного.

— Обождите, — сказала Нина Васильевна, — у меня сегодня день считается нерабочим. Я пойду домой, а по дороге объясню вам, где живет Мишин.

На КПП Сметанин предъявил дежурному свою увольнительную и вышел вместе с Ниной Васильевной на улицу.

Они молча шли рядом. Снег скрипел под ногами.

Сергею было приятно идти рядом с Ниной Васильевной, но он помнил, что она жена Углова, и в этом была какая-то неловкость для Сергея. Небыстрая ходьба, молчание, скрип снега, редкие фонари — все казалось ему многозначительным, связывающим его и Нину Васильевну.

Нина Васильевна подумала, что, наверное, этот мальчишка мечтает взять её под руку, и она поймала себя на том, что ей даже этого захотелось. Но уже через мгновение собственное желание показалось ей унизительным.

«Совсем с ума сошла, — рассердилась она на себя. — От безделья это все… Надо в школу… Работать надо…»

Она подышала в пушистый воротник шубки и почувствовала губами и щекой теплый мех.

Нина Васильевна неожиданно для Сергея остановилась.

— Теперь вам идти этим переулком, потом налево… Там увидите дом двадцать семь… До свидания… — сухо попрощалась она, повернулась и пошла к своему дому.

— До свидания… — растерянно сказал ей вслед Сметанин.

От ворот каменных рыночных рядов отъехали розвальни с возчиком в тулупе. Площадь перед рядами холодно освещали фонари дневного света, и было странно видеть розвальни, лошадь, слышать визг полозьев, крик возчика: «Но-о, родимая!»

«Если бы в эти сани, да в тулупе до самого лагеря…» — подумал Сметанин.

Офицер и двое солдат неспешно шагали по направлению к рынку. Сметанин пошёл в другую сторону, завернул в первую подворотню и постоял там недолго.

Причин прятаться от патруля у него не было: увольнительная лежала в кармане, но он хотел сегодняшний вечер быть независимым от армейских порядков.

Патруль прошел. Сметанин двинулся было к пешеходному переходу на реке, но около большого серого здания главпочтамта остановился.

«У меня есть время… Если я сейчас зайду и позеоню в Москву Ленке? Уже вечер, она должна быть дома… Услышать её голос…»

Сергей распахнул тяжелую дверь и в несколько шагов взбежал на второй этаж.

Переговорный пункт был небольшим залом, где вдоль длинного, во всю стену, окна стояли в деревянных, стянутых зелеными обручами кадках сочные, с глянцевыми листьями фикусы. Между ними на стульях и в центре зала у длинного овального стола на массивных вокзальных скамьях сидели люди, ожидающие телефонных переговоров.

Каждый свежий человек встречал скучающие и вместе с тем пристальные взгляды. Едва Сметанин распахнул дверь, он сразу же почувствовал эту пристальность во взглядах: девушки, в распахнутом пальто и в платке, скинутом на плечи; молоденькой парочки, которая в четыре руки держала белый, туго перетянутый голубой лентой пакет с ребенком; двух пожилых цыганок; седоватого мужчины в кожанке с серым каракулевым воротником и в белых бурках.

К застекленному барьеру, где принимали заказы, Сергей, намагнетизированный этим ленивым вниманием, пошёл особенной, несвойственной ему развалистой походкой, видя всех и себя со стороны.

— Девушка, мне Москву, пожалуйста… Можно?

— По номеру или по адресу? — спросила телефонистка, поднимая круглое веснушчатое лицо, и улыбнулась ему.

«Симпатичная», — подумал Сметанин улыбаясь в ответ.

— По номеру…

— Ваш номер?

Сметанин назвал номер.

— Кого?

— Лену…

— Фамилия?

— Чернышева. — Сметанин не хотел называть новую фамилию Лены.

— Сколько?

— Пять… — Сергей снял неуклюжую трехпалую перчатку, сунул руку в карман куртки, нащупал холодную мелочь… — Ладно, трёх хватит…

— Как знаете, — сказала девушка. — Ждите… В течение сорока минут…

— Меня время поджимает…

— Ждите, — повторила она и отвернулась.

Сергей снял рюкзак с почтой, подошел к окну и сел рядом с цыганками в тени фикуса.

«Может быть, уйти? — Сметанин покосился на тяжелую золотую серьгу полумесяцем в большом ухе цыганки. — Какое дело Ленке сейчас до меня… И это наивно — звонить… Смешно… Ну и пусть… Позвоню… Пусть глупо, зато услышу её голос… А если подойдет Кира Сергеевна?.. Пускай Кира Сергеевна… А если муж Лены?»

Об этом не хотелось думать.

— Москва… Четвертая кабина… — услышал Сметанин, встал и медленно пошёл к четвертой кабине, внутри которой вспыхнул свет.

Он снял трубку, сел на краешек табурета и сдвинул шапку на затылок.